«Петербург на Невском» октябрь 2006 г.

КОНТРАПУНКТ и КВАРТЕТ Андрея Житинкина

Андрей Житинкин – известный московский театральный режиссёр, достаточно молодой, но уже почти классик, несмотря на липкие термины «эпатажный», «экстремальный», «скандальный». С его лёгкой руки во многих странах мира вдруг вспомнили о позабытом Вацлаве Нижинском, обратили свой взор на позднего Теннеси Уильямса, в его спектаклях свободно лилась ненормативная лексика ещё 15 лет назад, задолго до фестиваля «Новая драма». «Главное, чтобы не было скучно ни мне, ни зрителю», - считает Житинкин, и каждый раз ищет что-то новое, неоткрытое на континенте под названием «Театр». Он поставил около 50 спектаклей, которые идут по всему миру. Причём у него нет своего театра…

В наш город Андрей Житинкин в последнее время зачастил. Дело в том, что совсем недавно состоялась премьера нового спектакля Санкт-Петербургского Театрального Центра на Коломенской «Ванна из лепестков роз», который поставил Житинкин.
-Андрей Альбертович, расскажите поподробней о вашем спектакле «Ванна из лепестков роз», который вы готовите в нашем Петербургском Театральном Центре на Коломенской.
-Это спектакль по пьесе Вадима Бочанова, в нём участвуют Ольга Кабо, Анна Терехова, Алексей Жарков, Владимир Долинский, Борис Хвошнянский. Основа - это история Кармен, рассказанная Проспером Мериме. В нашем спектакле великий хореограф типа Бориса Эйфмана или Бежара ставит спектакль «Кармен». Мы разыгрываем историю мучений, страсти, диалог между творцом и Творцом. Мы хотим показать зрителям закулисье - жестокий мир конкуренции, интриг. Зритель порой считает, что актёр - это слава, деньги, фуршеты. Мы хотим показать, «из какого сора растут стихи, не ведая стыда», как писала Анна Ахматова, упирая на слово «стыд». Чтобы поставить «Ванну из лепестков роз», мы заставили актёров всерьёз изучить танец фламенко. Полгода они специально занимались хореографией у специалистов, это очень сложный танец, физически, энергетически сложный, требующий полной самоотдачи, мало сочетающийся с русской пластикой тела, воспитанной на европейской хореографии.
12 ноября этот спектакль можно будет увидеть на сцене ДК Выборгский.

-Андрей Альбертович, насколько крепки ваши режиссёрские связи с нашим городом?
-В Петербурге мы играли на гастролях все наши спектакли - «Милый друг», «Калигула», «Нижинский. Сумасшедший божий клоун» и многие другие. Впервые на сцене вашего Театра Сатиры был показан культовый для своего времени спектакль по пьесе Э.Радзинского «Поле битвы после победы принадлежит мародерам» с Л. Гурченко и А.Ширвиндтом в главных ролях. Я тогда впервые свёл в одну блистательную пару этих актёров, Ширвиндт играл партработника, а Гурченко - номенклатурную жену…

-Очень зажигательная пара! Но вы любите ещё и любовь втроём, вчетвером и т.д.
-Любовь втроём - одна из тем спектакля «Мой бедный Марат». Этому спектаклю уже 12 лет, он очень дорог для меня. Там замечательные декорации, сделанные художником А.Шаровым - всё белое, мебель, одежды, даже посуда. Как будто выпал снег и всё покрыл своим белоснежным покрывалом, снег, покрывший грязь и зло войны. Мне однажды такой сон приснился - всё белое, и я его воплотил в спектакле. Белый цвет - как символ путешествия в прошлое, путешествия во времени, когда актёры всматриваются в зеркала, и уходит возраст…

-Может, это было предчувствие стиля евроремонта, эпохи эстетики новой предельной ясности, чистоты, минимализма…
-Нет, это другое. Этот спектакль ставился к 50-летию победы в Великой Отечественной войне, и есть две вещи, где нужно быть предельно деликатным - это в отношении конфессии и войны. А я ввёл тему «амур де ля труа», я был бы не я, если бы не внёс долю экзистенции и психоанализа в пьесу Арбузова. Но когда спектакль шёл, то зрители, многие из которых были ветеранами - рыдали. Нам даже было неловко, что мы, относительно молодые люди, заставили так реагировать на наше искусство людей, прошедших войну в реальности. Этот белый цвет заставлял каждого расцвечивать своё прошлое в свои цвета. Каждый вспоминал свою войну, свою любовь… Особенно успешными были гастроли в Израиле, где почему-то много эмигрировавших петербуржцев. На «Мой бедный Марат» пришла очень специфическая публика - очень пожилые люди и очень молодые - бабушки с внуками. Интересно было наблюдать, как и те, и другие реагируют на темы любви, юмора, голода, жертвенности, страдания.

-На тему любви втроём!
-Да, одна из центральных сцен - белая кровать, и на ней три фигуры, Лина между двумя мужчинами. Если бы они не сцепились в голод втроём, они бы не выжили. Если бы это была любовная пара - то каждый стремился бы принести себя в жертву, и они бы погибли бы в блокаду.

-Как это произошло с художником Павлом Филоновым, отдававшим свой паёк своей любимой жене, но это её не спасло, и они оба умерли в блокаду…
- Только это тепло трёх тел, трёх Любовей спасло их всех, как это ни парадоксально. Мы тоже закодированы тем временем. Первый же эпизод, когда актёр Домогаров в тишине хрустит сухариком чёрствого хлеба, а Кузнецова (Лина) резко оборачивает голову, вызвал всхлип в зале. Без Петербурга, его атмосферы, перенесённой нами в спектакль, они бы так не сыграли. Этот спектакль мы возили в США, в Германию. Для американцев это была оригинальная «лав стори», у немцев «Мой бедный Марат» пробуждал стыдливое чувство вины. В Израиле спектакль вызвал самую потрясающую реакцию. Может быть потому, что среди зрителей были старики, которые покинули Петербург, и которые уже никогда туда не вернутся, и они привели на спектакль своих внуков. Они увидели свою жизнь, своё прошлое. Нельзя никого судить…

-А когда произошла ваша первая встреча с Петербургом?
-О, это было так давно! На самом деле я сейчас вам расскажу то, о чём никогда не говорил. Я родился в Петербурге!

-Как? Вы же родились во Владимире!
-Дело в том, что мои родители учились в Ленинграде в технологическом институте, они - учёные-химики. Они венчались в Ленинграде, и на фотографии видно, что я уже присутствовал тогда реально, в проекте, это видно по маминому платью. Потом отца послали работать в ужасный засекреченный «ящик» с повышенной радиацией под Красноярск, мама по распределению отправилась во Владимир, там я родился, и семья воссоединилась. Хотя многие считают, что «студенческая семья» - это символ легкомысленных отношений, в случае с моими родителями всё это было не так. Их студенческий брак оказался абсолютно долговечным. Для меня их брак - это прекрасный тыл, до сих пор я праздную два дня рождения в году: один - мой собственный, второй - это годовщина свадьбы родителей. Браки свершаются на небесах - я в эту мистику верю. Без счастливого брака моих родителей не было бы ничего. То, что я жил во Владимире, позволяло мне часто мотаться в Москву. Я с красным дипломом закончил Щукинское училище как актёр, потом как режиссёр, уже 20 лет я ставлю спектакли…
-В вашей биографии – спектакли с участием театральных титанов отечественной сцены…
-Прежде всего я хочу помянуть тех, кого уже с нами нет. Всеволод Якут, умерший на моём спектакле «Калигула», Борис Иванов, Георгий Жжёнов, Иннокентий Смоктуновский…

-О, нельзя ли поподробнее о гениальнейшем Смоктуновском, которого сейчас почему-то так редко вспоминают!
-Я поставил спектакль с ним о Пушкине. Я тогда был молод, любил хулиганить, работал на контрапункте, любил сводить вместе несводимое, неожиданное. Иннокентий Смоктуновский, который во всём всегда сбрасывал штампы, всегда открывал новое зрение (по выражению Виктора Шкловского), он заинтересовался мною. Мы с ним сошлись. Что бы там не писали о Смоктуновском, он был вампир.

-Наверное, в хорошем смысле слова?
-Он любил подпитываться молодой энергией, сам подпитывал, и из всего этого рождалась амальгама, новый драгоценный сплав. Об этом можно прочитать в моей книге «Плейбой московской сцены».

-«Плейбой» или «плейбои»?
-«Плейбой», мальчик-игрун. Это я. Почему-то сейчас совершенно не издают книги о режиссёрском мастерстве. Последние книги такого плана, автобиографически-цехового - Товстоногова и Эфроса - вышли ещё в прошлом столетии. И когда ко мне вдруг обратилось издательство «АСТ» с предложением написать такую книгу, я был обрадован и польщён. Книга уже дважды переиздавалась. Я использовал в книге свою записную книжку, только перевернул её - с «Я» до «А». Мне довелось работать с выдающимися актёрами - М.Тереховой, В.Талызиной, Л.Полищук, М.Козаковым. Я категорически не согласен с мнением, что прервалась актёрская нить. Моё поколение подхватило высокую планку. Е.Яковлева, А.Домогаров, С.Безруков, Т.Догилева, А.Кузнецова, А.Соколов, А.Балуев - это блестящие актёры. Меня будоражит формула Шекспира «Не дай Бог прервать связь времён!». Я написал в своей книге о новых поколениях актёров. Ничего не прервалось. Пришло новое, сильное, мощное, звёздное поколение.

-Эти сетования на обрыв в актёрском ремесле имели почву - был период пустых театров и почти заглохшего отечественного кинематографа…
-Да, слава Богу, наш кинематограф возродился, ставятся бесконечные сериалы, экранизируется хорошая литература. Актёры сейчас очень востребованы, у них нет свободного времени. Мне это приятно. Я боялся, когда был период безкартинья, когда в театры вдруг хлынул бульвар - комедии и безделушки, способные извлекать быстрые деньги из карманов зрителей. Но это просто к нам пришли законы рынка. Сейчас в театр возвращается хорошая литература…

-Вы - один из режиссёров, который этому активно способствует.
-Я всегда старался поднимать новые пласты, ставить то, что является хорошей литературой. Позднего Теннеси Уильямса не ставили даже в США, он там почти что не был издан. Я первым поставил «Калигулу» Камю, после меня «Калигулы» полезли как грибы. «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда никто в театре не ставил, был телевизионный спектакль. «Милый друг» до меня ставили в 50-х годах с Менглетом в главной роли. Я вернул Москве Мопассана. «Венецианского купца» Шекспира из-за национального вопроса не ставили в России с дореволюционных времён. Никому до меня не была известна «Чёрная невеста» Ануйя. Наш спектакль «Нижинский. Сумасшедший божий клоун» вышел в год 110-летнего юбилея великого русского танцовщика. Об этом юбилее все забыли, даже Большой театр. Нам говорили: «Кому это нужно, этот Серебряный век, Дягилев, Русские сезоны. Тинейджеры об этом ничего не знают и знать не хотят», на что я отвечал коронной фразой: «Не знают, так узнают». Спектакль был показан во многих странах, во всё мире вернулся интерес к этому великому русскому. Мы с Александром Домогаровым, исполнителем главной роли, даже стали обладателями редких наград - серебряных медалей «Вацлав Нижинский», награды, которую учредил фонд Дягилева и которую вручали до нас Морису Бежару, Баланчину… Я поставил спектакль по незаконченному роману Томаса Манна «Признание авантюриста Феликса Круля» - историю об эволюции белокурого ангелоподобного мальчика, превратившегося в монстра, напоминающего явственно Гитлера. Этот спектакль виртуозно проживает на сцене в течение 3 часов Сергей Безруков.

-Очень актуальная тема сегодня, больше, чем в 1998 году, когда вы ставили ваш спектакль…
-Серёжа с тех пор стал мэтром. Я помню, как у Олега Табакова в кабинете я искал ручку, чтобы на клочке бумаги записать фамилию «Безруков», когда Сергей ещё был студентом. Это потом уже в Табакерку (МХТ Табакова) поклонницы бегали толпами и делились между собой на безруковок, предпочитающих игру Безрукова, и мироновок, обожающих Евгения Миронова. Так когда то наши бабушки делились на лемешисток и козловисток - одни предпочитали пение Лемешева, другие - Козловского. Одна из интереснейших ролей Сергея Безрукова - в моём спектакле «Псих», поставленном по роману одного русского эмигранта. На эту роль Табаков предлагал Миронова, но я взял Безрукова, это был его дебют. В этой роли Сергей показывает, как в экстремальнейшей ситуации человек пытается отстоять свою индивидуальность. Наша психушка - вообще самая страшная вещь на свете, нигде нет таких жутких психушек…

-У вас был соответствующий опыт?
-Конечно, как многие, в своё время я косил от армии. К счастью, сейчас начали понимать, что людей искусства нельзя лишать их инструмента, нельзя подвергать подобным испытаниям…

-Андрей Альбертович, чем московская театральная жизнь отличается от петербургской, на ваш взгляд?
-В Москве всё кипит, бурлит, везде полные залы. Я не знаю, так ли это у вас. Если в отношении нового фильма человек может выбирать, как ему лучше поступить - пойти ли в кинотеатр с кем-то, или же купить за ту же цену диск DVD, чтобы удобно просмотреть фильм дома на диване, то в театр люди идут за тем, чего нигде не получишь. Эта вольтовая дуга между зрителями и сценой, этот момент энергетического соединения в одно целое. Зритель хочет получить это неповторимое ощущение- именно здесь и сейчас, именно для него. За это он готов платить деньги. Ваши петербургские звёзды переезжают часто в Москву, или работают на два города, два театра. Петербуржские актёры выгодно отличаются от москвичей своим необычным стилем, стилем общения.

-В чём это выражается?
-Москвичам присущ некий снобизм - мы неповторимые, единственные, уникальные. Петербуржцы Пореченков, Хабенский, Трухин легко, без лишних слов, доказывают свой великолепный профессионализм, работая в самых разных жанрах и сферах одинаково виртуозно. Фильм «Ночной дозор» вытянут исключительно на актёрском мастерстве Хабенского. У нас в Москве очень любит работать Алиса Бруновна Фрейндлих. Это очень хорошо. Сейчас расстояния перестают казаться большими. Мы приобретаем европейское качество жизни, исчезает понятие театральной провинции. В США, например, великие спектакли создаются в Бостоне, в других городах, а уж потом только они попадают в Нью-Йорк. Так же и во Франции. В Марселе, Лионе создаются шедевры, которые имеют хорошую прессу, славу. Сейчас современный режиссёр работает обычно сразу над несколькими проектами. Ушли в прошлое те времена, когда спектакль репетировался годами, так, что все уже забывали, зачем этот спектакль и о чём он. Я тоже параллельно работаю над 2 проектами, в Москве и Петербурге.

-А чем вы занимаетесь в поезде, курсируя между городами?
-Я летаю на самолёте, экономлю время.

- Приоткройте завесу над тем, как вы выбираете свой новый проект. Вы под идею, «контрапункт» ищете пьесу, или вы ищете пьесу под конкретных актёров, с которыми хотите ставить спектакль?
-Получается всегда по-разному. Иногда приходится «продавливать» ситуацию, выражаясь на подростковом слэнге. Спектакль «Школа любви» я делал специально для Касаткиной, которая находится в великолепной форме. Она в спектакле постоянно говорит, что ей 80 лет. Её героиня влюбляется в 20-летнего юношу, ей 80 лет, она полна энергии, бьёт чечётку, танцует. Я делал антрепризу для Георгия Жжёнова, спектакль «Он пришёл» по Д.Пристли. Только в устах этого актёра, прошедшего через 18 лет заключения в сталинских лагерях, могли бы достоверно звучать слова о доблести, чести, совести.

-Слово «антреприза» звучит ещё для многих непривычно…
-В своё время я начал делать первые антрепризы в постперестроечное время, 15 лет назад - я их называл независимыми проектами. В этих независимых проектах я мог делать то, что было невозможным и немыслимым в государственных театрах. Тогда журналисты называли меня скандальным режиссёром. В спектакле «Игра в жмурики» по пьесе Михаила Волохова актёры Андрей Соколов и Сергей Чонишвили объяснялись исключительно с использованием ненормативной лексики. Я поставил пьесу «Ночь лесбиянок», где разыгрывалась реальная история из жизни Стриндберга, от которого его жена с тремя детьми ушла к своей возлюбленной. В спектакле «Квартет» Любовь Полищук играет любовь героини одновременно к 4 мужчинам, она так выстраивает свою жизнь, что ей удобно любить сразу четырёх, для каждого она находит своё время.

-Это очень интересно для героини Полищук. А что интересно вам? В спектаклях, например…
-Мне интересно в спектаклях удивлять прежде всего самого себя. Если удаётся удивить себя, то и зритель будет удивлён. Если мне скучно, то и зритель заскучает.

-Насколько вас интересуют пьесы новых драматургов?
-Если вы говорите о фестивале «Новая драма», то то, что они показывают, я делал уже 15 лет назад. «Новая драма» пусть отдыхает. Когда в спектакле «Игра в жмурики» актёры непрерывно матерились, то это эпатировало публику только первые 12 минут. Потом все забывали о том, какие запретные слова употребляют персонажи, все напряжённо следили за развитием сюжета, за человеческим поединком. Кстати, у славистов ненормативная лексика воспринимается как проявление театра абсурда. Мат - это театр абсурда. Кстати, наш первый в России спектакль с ненормативной лексикой благославил ещё сам Эжен Ионеску. Боже, какой я старый! Я встречался ещё с самим Эженом Ионеску! Он видел наш спектакль на гастролях в Париже, он сказал: «Какие они абсурдисты, эти русские! Браво! Молодцы! Так держать!». Он был такой уже старенький старичок тогда…
Спектакль Театрального Центра на Коломенской «Ванна из лепестков роз» в постановке Андрея Житинкина можно увидеть 12 ноября на сцене ДК Выборгский.
Ирина Дудина.